«И когда он снял пятую печать, я увидел под жертвенником

души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели»

(Откр. 6,9)

Аннотация. В статье на примере исповеднического подвига духовенства Русской Православной Церкви показана репрессивная политика советской власти по отношению к религии на территории Костромской епархии. Раскрыта мотивировка реализации «посадочных дел» и механизм вынесения приговоров по «делам священнослужителей», приравненных государством к врагам народа, преступникам, преступление которых состоит в том, что они верят в Бога, только в том, что служат Ему.

Ключевые слова: репрессии, священник, дело, священномученик, расстрел.

Трагические события ХХ века прервали мирное течение церковной жизни на древней Костромской земле. По состоянию на 1913 год в Костромской епархии было 4 викариатства, насчитывалась 21 монашеская обитель, 2945 храмов, домовых церквей и часовен. Церковное служение несли 2683 священнослужителя и 2093 монашествующих. Действовали духовная семинария, 4 духовных училища, более тысячи церковно-приходских школ.

Мирное, провинциальное течение жизни в Костроме прервала смута ХХ века. Вооружившись богоборческой идеологией творцы «нового мира» разрушали мир старый. Богоборцы закрывали храмы и обители, предавали поруганию святыни. Многие священнослужители и верные чада Православной Церкви своими страданиями и мученической кончиной засвидетельствовали исповедание веры «даже до смерти» (Фил. 2, 8). В сонме новомучеников и исповедников Российских мы чтим тех, кто на Костромской земле стал свидетелем Христа: священномучеников архиепископа Можайского Димитрия (Добросердова) и архиепископа Костромского Никодима (Кроткова), епископа Кинешемского Василия (Преображенского), священномученика Василия Разумова, иерея Сыпановского, новомучеников града Солигалича – протоиерея Иосифа Смирнова, иерея Владимира Ильинского, диакона Иоанна Касторского, мученика Иоанна Перебаскина и многих тех, кто остался верен Жизнодавцу Сладчайшему Иисусу и Его Церкви. Спустя 200 лет после учреждения Костромской кафедры, в 1944 году, в Костроме уже не было правящего архиерея: управлявший Костромской епархией в 1932-1936 годах священномученик Никодим (Кротков+1938) погиб в заключении в Ярославле, а следующий архипастырь - епископ Антоний (Кротевич +1973) – прибыл на кафедру лишь в 1946 году.

Многие выпускники Костромской духовной семинарии, прославленного своими знаменитыми на весь мир воспитанниками учебного заведения, из стен которого вышли церковные и светские ученые, государственные, общественные и церковные деятели, стали жертвами репрессий. Назовем лишь некоторых выпускников знаменитой Семинарии: религиозный философ профессор МДА Ф. А. Голубинский, историк и краевед Костромского края протоиерей М. Я. Диев, выдающийся востоковед, археолог, археограф епископ Парфирий(Успенский), крупнейший церковный историк, профессор МДА Е. Е. Голубинский, доктор медицинских наук П. И Зарницын, архиепископ Костромской и Галичский Никодим (Кротков), заслуженный врач РСФСР П. Ф. Гусев, маршал советского союза А. М. Василевский и мн. другие.[1]

В 1918 году Костромская духовная семинария была закрыта. В создававшейся новой истории России место старейшему духовному учебному заведению отведено не было. Говоря об этом надо иметь в виду, что закрытие семинарии являлось не просто административным актом закрытия учебного заведения, а по большому счету преддверием приближавшихся трагических событий, связанных с официальным политическим курсом гонения на Церковь и широким размахом репрессий по отношению к духовенству. О размахе репрессий в отношении к Русской Православной Церкви ответственный работник Совета по делам религии при Совете Министров СССР Е.В. Чернецов писал в 1991г. в журнале «Наука и религия»: «Конечно, пострадали все конфессии, но тогда более всех пострадала, как это ни странно, именно православная церковь».[2]

Это откровение чиновника имеет под собой реальную почву. Проводимая в 20-30-е годы ХХ столетия Советской властью кампания по разгрому церковных организаций, политические преследования служителей культа, возведенная в ранг государственной политики антирелигиозная пропаганда среди населения привели не только к значительному сокращению действующих церквей, но отразились на судьбах многих миллионов людей. В Костромской губернии, как и в других местах, священники арестовывались за то, что они священники, верующие за то, что верующие. В «церковных» делах чаще всего они обвинялись в антисоветской агитации, выражающейся в монархических настроениях, недовольстве политикой партии и правительства, участии в контрреволюционных церковных группировках или нелегальных организациях. В подобных действиях обвинялись как представители церковного сословия, так и бывшие выпускники Костромской духовной семинарии, волею судьбы попавшие в водоворот трагических событий того времени.

В качестве иллюстрации к сказанному можно привести некоторые статистические данные, составленные на основе изучения архивно-следственных дел на подвергшихся арестам священнослужителей. В 20-е и даже 50-е годы прошлого века по неполным данным в Костромской области репрессиям было подвергнуто 145 священнослужителей, большинство из которых вышли из стен Костромской духовной семинарии. Пик применения политических репрессий по отношению к духовенству приходился на 30-е годы, когда было арестовано и осуждено более 68% священников от общего числа репрессированных в период с 20-х по 50-е годы. В целом, за эти годы было сослано в Северный край, Казахстан и Красноярский край сроком от 3 до 10 лет 27 представителей костромского духовенства, что составило от общего числа 18,6%. Более половины репрессированных священников различными судебными инстанциями (тройки, особые совещания и т.д.) были приговорены к заключению в лагеря. Незначительная часть – 6 человек – по вынесенным приговорам прикреплялась к определенному месту жительства, которое им покидать запрещалось. Особенно трагической строкой в приводимой статистике являлось вынесение приговоров о применении высшей меры наказания – расстрела. По вынесенным приговорам в 1937-1942 годах из числа репрессированных священников был расстрелян каждый шестой. Каждое пятое уголовное дело – о служителях церкви. Осужденные на срок от 3-х до 10 лет священники отправлялись в Казахстан и Красноярский край, в Ужлаг (Костромская область), в Севкрай (Карельская Автономная ССР), на Соловки, в Кулойлаг (Архангельская область), на строительство Беломор-Балтийского канала (Белтбалтлаг), Рыбинского водохранилища.

Антирелигиозная борьба велась не только с помощью судов и ссылок. К концу 30-х годов - из более двух тысяч храмов в Костромской губернии были закрыты 900. Обвинения духовенства и верующих в основном проходили по статье 58-10, 11 УК РСФСР[3]. Их арестовывали как в годы массового террора, так и в относительно спокойные годы для тех слоев населения, принадлежность к которым была уже преступна (царские офицеры, кулаки).

Арестовывались как за контрреволюционные высказывания, так и за принадлежность к монархическим и церковным организациям, деятельность которых была направлена якобы к свержению советского строя. Арестовывались группами и в одиночку. Одни из них были прославлены в лике святых Собора костромских святых и святых других епархий Русской Православной Церкви, другие, запечатлев свое свидетельство о Христе и Его Церкви своими страданиями, еще не прославлены, но продолжают свое свидетельство уже перед престолом Царя Славы.

Реабилитация священнослужителей проходила как в 1957 г., но в основном, с 1989 по 1994 гг. В сообщении прокуратуры Костромской области 19 апреля 2013 года говорится, что на основании рассмотренного дела, был реабилитирован расстрелянный в 1936 году священник с. Рождественское Шарьинского района Павел Лебедев. Он был осужден за передачу сведений о революционном кружке в жандармское управление в 1907 году[4].

Скорбную страницу жертв репрессий новой власти открыла смерть солигаличских мучеников - протоиерея Иосифа Смирнова, иерея Владимира Ильинского, диакона Иоанна Касторского, мученика Иоанна Перебаскина (+1918).

В одной публикации невозможно рассказать о судьбах всех 145 репрессированных священников. Поэтому речь будем идти только о некоторых из них, подвергшихся репрессиям в разные годы и приговоренных к различным мерам наказания.

В 1923 году был арестован и сослан в заключение в Соловки духовник Иаково-Железноборовского монастыря иеромонах Иоасаф (Сазанов), человек высокой подвижнической жизни[5]. Ему инкриминировали создание группы «Духовных», подпадавшей под статью120-ю УК. Следователь писал: «Иоасаф занимается давно преподаванием религиозных вероучений и также обманных действий с целью возбуждения суеверия на религиозной почве в темных массах». Напрасно о. Иоасаф убеждал следователя: «Сии все приходящие в монастырь мои духовные дети, я духовник, мне поручено исповедовать желающих причаститься святых таин, да и вся братия монастыря у меня исповедаются»[6]. Его судьбу разделили и его духовные чада[7].

20 ноября 1929 года Костромским окружным отделом ОГПУ был арестован священник с. Сойкино Костромского района И.И. Яблоков. В 1910 году И.И. Яблоков закончил Костромскую семинарию. Год был без должности. Затем до 1914 года работал учителем. С 1914 года служил в приходе с. Сойкино. После ареста содержался под стражей в Костромском исправдоме. Обвинялся в том, что как бывший церковник вел «антисоветскую пропаганду против основ социальной революции и мероприятий Советской власти».[8] На допросе Яблоков заявил: «По поводу предъявленных мне фактов моей якобы антисоветской агитации за время службы в Сойкине, то категорически это отрицаю и нахожу, что это наглая клевета».[9] Тем не менее, следствие сочло, что факты его «преступных деяний установлены» и 29 января 1930 года священник Яблоков вместе с проходившими по делу 14 мирянами Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ Ивановской промышленной области был приговорен «к заключению в концлагерь сроком на три года».[10]

Запущенная машина репрессий сбоев не допускала. Следователям было безразлично, какой образовательный уровень подсудимого, его подлинные взгляды на государство и общество, какой вклад он внес в дело просвещения, а где-то и излечения народа, жителей своего прихода, сколько ему лет, количество детей и т. п. (священники возглавляли общества трезвости, народные школы, духовно лечили народ, а ведь власть позиционировала себя «народной» - прим. автора). Для системы важно было другое – доказать и разоблачить «антисоветскую и контрреволюционную деятельность церковников»[11].

Подтверждением тому является разработанный следственными органами в октябре 1929 года материал по так называемому «исследованию антисоветской деятельности церковников гор. Костромы»[12], который лег в основу подготовленного уполномоченным следственного отдела полномочного представительства ОГПУ по Ивановской промышленной области от 23 октября 1929 года. В постановлении говорилось: «В ряде общин г. Костромы под руководством духовенства и при поддержке реакционно-монархических членов церковных советов организовались нелегальные кружки т. наз. (так в документе А.Е.) «сестричества». Под прикрытием указанных выше «сестричеств» духовенство проводит антисоветскую деятельность как в смысле распространения разных необоснованных слухов о предстоящей войне, голоде и т.п. и через них же открыто тормозит мероприятия советской общественности, как в смысле закрытия церквей по просьбе рабочих, так и в проведении антирелигиозной работы».[13]

Следствием этого постановления явилась соответствующая карательная акция. 24 октября 1929 года был арестован 21 представитель Костромского духовенства: протоиерей Ильинской церкви С. А. Воскресенский; священник Предтеченской церкви М. К. Изюмов; священник Христорождественской церкви В. Е. Сарментов; протодиакон Ильинской церкви В. С. Померанцев и другие.[14] На допросах арестованные виновными себя не признали, о чем свидетельствуют записи в протоколах. Приведем некоторые из них в качестве примеров. Из следственного протокола священника М.К. Изюмова читаем: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и заявляю, что никогда антисоветской агитации не вел и относился к власти лояльно».[15] Из дела священника В.С. Померанцева: «Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю… Вообще я могу сказать, что я ни в какие антисоветские группы и организации не входил и таковых не знаю».[16] В. Е. Сарментов заявляет следователю: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и объясняю, что ни в каких антисоветских организациях не участвовал и проповедей антисоветского характера не говорил».[17]

18 декабря 1929 года следствие было закончено, и уполномоченный следственного отдела видимо с чувством выполненного долга записал в постановлении «что произведенным по сему делу следствием все обстоятельства исследованы с достаточной полнотой» и «что дело по согласованию с прокурором будет направлено на рассмотрение Коллегии ОГПУ».[18] Для вынесения приговора этого было достаточно: Изюмов М.К. на 3 года отправлялся в концлагерь, Воскресенский С.А., Сарментов В.Е., Померанцев В.С. на 3 года ссылались в Северный край.[19] Такая же участь постигла и других проходивших по делу.

Наступили 30-е годы ХХ века, которые принесли новые страдания людям, вписали новые трагические страницы в их судьбы, в историю Костромского края, т.к. маховик репрессий не только не остановился, а раскручивался с еще большей силой, нанося беспощадные удары по духовному сословию. Начались первые аресты в наступившем новом десятилетии. 4 апреля 1931 года аресту были подвергнуты священники В. П. Богословский и П. В. Попов, проживавшие в Семеновском районе (ныне Островский район). Уже на четвертый день после ареста им было предъявлено обвинительное заключение, в котором утверждалось: «Церковники… будучи враждебно настроенными к мероприятиям Советской власти, в момент переживаемых трудностей социалистической стройки, поднимая головы, как ярые классовые враги, повели решительное наступление против проводимых мероприятий партии и соввласти в деревне, используя в этом деле трибуну церкви».[20] Этого было достаточно для вынесения 5 июня 1931 года Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ Ивановской промышленной области приговора о заключении Богословского В.П. на 3 года в концлагерь и о высылке на такой же срок Попова П.В. в Северный край.[21]

Репрессии 30-х годов характеризуются расширением географии их применения, выходом на периферию, обвинениями в «клевете на колхозный строй». 19 августа 1936 года был взят под стражу и посажен в арестантское помещение Буйского районного отдела НКВД священник церкви с. Контеево Буйского района Ф. А. Касторский. В постановлении об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения начальник райотдела написал: «Касторский распространял отъявленную гнусность по адресу вождей, связывая это с коллективизацией и зажиточной жизнью колхозников. Вел антиколхозную агитацию, распространял провокационные слухи о том, что крестьяне в колхозах голодают, что колхозы не жизненны, и они скоро развалятся. В июле мес. с/г вел агитацию против снятия с церквей колоколов. 15/VIII-с/г он, Касторский, будучи в помещении с/совета распространял клевету по адресу Сов. власти, связывая это с проектом новой Конституции».[22] Для спецколлегии Ярославского областного суда этого было вполне достаточно, чтобы приговорить Касторского к 7 годам лишения свободы с поражением в избирательных правах на 5 лет.[23]

Во второй половине 30-х годов ХХ века проводимая в СССР политика репрессий по политическим мотивам была официально узаконена и достигла своего апогея. 3 июля 1937 года Наркому внутренних дел Ежову и на места была отправлена телеграмма Сталина о необходимости репрессирования антисоветских элементов и административного проведения их дел через «тройки».[24] 30 июля 1937 года Ежов издал оперативный приказ № 00447, который предписывал органам НКВД с 5-го августа 1937 года во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников.[25] В ходе внутренней политики направленной на искоренение шпионов репрессиям в 1937-1938 годах подвергались государственные и политические деятели, военачальники и крупные хозяйственные руководители, ответственные партийные и советские работники, деятели культуры и науки и, конечно же, извечные «враги» советского строя – священники, которых обвиняли не только в антисоветских и монархических взглядах и принадлежности к организациям такого толка, но чаще всего за принадлежность к контрреволюционной «Истинно - православной церкви».

29 октября 1937 года начальник Шарьинского районного отделения НКВД написал в своем постановлении: «5 августа 1937 года Шарьинским отделением Горьковской области (Шарьинский район до 1944г. входил в состав Горьковской области А.Е.) на территории села Николо-Шанга была вскрыта и ликвидирована контрреволюционная фашистско-диверсионно-вредительская шпионская террористическая организация церковников в количестве 32 человек».[26] В ее составе был назван священник Николо-Шангской церкви Н. Р. Орлов. Позднее к составу группы был причислен священник Покровской церкви с. Селино Межевского района И. М. Воинов. Духовное образование оба священника получили в Костромской семинарии. 13 ноября 1937 года последовало обвинительное заключение, вслед за ним, 20 ноября, жестокий приговор тройки УНКВД Горьковской области, по которому 20 осужденных, в том числе священники Орлов и Воинов подлежали расстрелу,[27] остальные – заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет.

Под проводимую во второй половине 1937 года повсеместную операцию по репрессированию попал еще один выпускник Костромской семинарии священник Воскресенской церкви с. Якшино Солигаличского района С. А. Рыженков. Аресту Рыженкова предшествовало заявление, поступившее в Солигаличское районное отделение НКВД с просьбой «расследовать дело о контрреволюционной агитации со стороны попа Воскресенской церкви с. Якшино Высоковского с/с Рыженкова Сергея Андреевича…»[28]. «Расследование» долго ждать себя не заставило. Уже 13 октября было составлено обвинительное заключение, приписывающее Рыженкову клевету на Советскую печать, агитацию за срыв выборов в Верховный Совет СССР, высказывание террористических настроений против вождей партии,[29] а 14 октября 1937 года тройкой УНКВД Ярославской области он был осужден к заключению в лагерь сроком на 10 лет.[30]

Поскольку оперативный приказ № 00447 распространял применение репрессий к репрессированным в прошлые годы «церковникам и сектантам», то эта его норма органами НКВД неукоснительно выполнялась.

Так повторно был арестован осужденный в 1929 году к 3 годам концлагеря и на 3 года высылки священник Михаил Константинович Изюмов. Постановлением судебного заседания тройки УНКВД по Ярославской области от 17 марта 1938 года был приговорен к расстрелу.[31] Приговор приведен в исполнение 28 март 1938 года.[32]

Еще до появления зловещего оперативного приказа «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» в декабре 1936 года по обвинению в контрреволюционной агитации и распространению провокационных слухов был арестован архиепископ Костромской и Галичский Никодим(в миру Кротков Николай Васильевич). Особым совещанием при Наркоме внутренних дел СССР он был осужден к ссылке в Красноярский край на 5 лет. В 1937 году арестован повторно. Умер в больнице Ярославской тюрьмы. В справке помощника начальника тюрьмы по этому поводу сказано: «Сообщаем, что в тюремной больнице 21-го августа 1938 года в 14 часов 30 минут умер следственно-заключенный Кротков Никодим, он же Николай Васильевич…».[33]

После трагических событий второй половины 30-х годов ХХ века черная тень репрессий еще долго витала над страной. Этот факт подтверждается документами, которые открывают возможность сопереживания прошлому.

17 октября 1937 года принявшему благодать священства от рук архиепископа Никодима настоятелю домнинского Успенского храма священнику Константину Васильевичу Сокольскому было предъявлено обвинение в том, что он, «являясь участником контрреволюционной кулацко-церковной группы, существовавшей на территории Перевозского и Жаровского сельсоветов, и имея тесную связь с кулаками, вел контрреволюционную агитацию…агитировал колхозников за невыход на колхозные работы, а единоличников – за неучастие в колхозных работах. Ведет среди пионеров , школьников религиозную пропаганду…Сталинскую конституцию истолковал в контрреволюционном содержании». Тройка Управления НКВД по Ярославской области выслушав на своем заседании дело Молвитинского РО НКВД №6001 постановила «Сокольского Константина Васильевича расстрелять»[34]. Вскоре после ареста о. Константина знаменитую церковь, около которой был погребен народный герой И. О. Сусанин закрыли.

Священник Николай Константинович Заварин в июне 1937 года выступил против снятия колоколов с церкви с. Емсна Нерехтского района. Он был арестован. 19 сентября 1937 года Нерехтским НКВД был обвинен в организации «церковно-монархической группы» и решением тройки Управления НКВД Ярославской области приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 21 сентября 1937 года[35].

Конечно, нам трудно понять какой степени жестокости и коварства была адская машина репрессий. Как запутывали, запугивали, да и просто подтасовывали и фальсифицировали по своему усмотрению показания следователи. Они «давали показатели». Все антисоветские элементы разбивались на две категории:1) наиболее враждебные, подлежащие немедленному аресту, после рассмотрения их дел на тройках – расстрелу, 2) менее активные, но тоже враждебные. В 37-м их определяли в лагеря на срок от 8 до 10 лет. Для регионов вводились лимиты – сколько народа должно быть репрессировано по каждой категории. Карательные органы в служебном рвении эти лимиты всегда превышали. Например. Для Карелии первоначально определялся лимит в 1000 человек плюс отдельный лимит имел Белбалтлагерь – 800 человек. Всего 1800 человек. Однако в процессе «работы» эта цифра выросла почти на порядок и составила 15 тысяч человек (ими распорядились так: 12700-расстрел. 2200 – лишение свободы – прим. автора)[36].

В спецсводке Ярославского[37] УНКВД о результатах оперативной работы по церковной контрреволюции читаем: «за август-ноябрь 1937 года 4-м Отделом УГБ УНКВД по Ярославской области ликвидировано 7 к-р церковных организаций и 57 к-р групп.

По которым арестовано всего 506 человек.

В числе арестованных:

Епископов……………………………………………3

Попов………………………………........................237

Монахов……………………………..........................13

Церковно-кулацко-повстанческого актива……..253

[…]

IV. К-р повстанческая организация церковников в Судайском районе

Организация создана по заданию костромского архиепископа Никодима Кроткова. Руководил к-р организацией возвратившийся из ссылки поп Нарбеков И. А. […]. В организацию взодило 15 человек, в числе которых были: 5 попов, 3 монашки, 4 быв. кулака, один человек без определенных занятий и 2 единоличника – активных церковника»[38].

В свете вышеизложенного неудивительными звучат строки из протоколов допросов священника с. Рождественского Шарьинского р-на А. М. Петропавловского А. М. (Обвинялся по статьям 58-6, 7, 8 10, 11 УК РСФСР, арестован 5.08.1937 г.). Если на допросах 9 августа, 10 августа. 11 августа он не признавал своей вины, то уже 4 сентября он оговорил себя, признав свое членство в контрреволюционной организации церковников. Он свидетельствовал против себя в том, что он «активно проводил к-р деятельность, направленную к разрушению колхозов, срыву хозполиткомпаний, полевых работ, трудовой дисциплины. Распространял провокационные слухи о гибели Советской власти, а также проводил подготовку свержения Советской власти[…][39]. Никто не может сказать, что заставило этого священника признать свою принадлежность к мифической, несуществующей организации, что заставило его оговорить себя. Может следователь провел «необходимую» для таких показаний работу. Может сыграли роль угодливые письма тех, кто когда-то был в числе его прихожан? Сейчас, рассматривая ситуацию с позиций смены политического строя и открытых документов, по прошествии стольких лет, мы можем судить о том, каким образом велось следствие, как выбивались показания[40].

В этой связи не очень убедительными кажутся умозаключения тех, кто свысока говорит о слабости, или стойкости арестантов, подвергавшихся всем мыслимым и немыслимым воздействиям. В частности, в качестве примера можно привести недавно открывшуюся полемику о «стойкости на допросах» святителя Василия, епископа Кинешемского[41].

Были конечно свидетельства и иного рада. Взятый по делу «селищенской контрреволюционной группы» протоиерей Павел Острогский держался стойко. На допросе 11 октября 1934 года он показал: «советскую власть я считаю властью антихристовой – безбожной, посланной нам за грехи наши как испытание»[42]. На допросе 14 октября он сказал: «Я лично считаю, что православная вера никогда не падет», и выразил уверенность, что придет время, когда « власть поймет, что она делает ошибку по отношению веры и церкви, признает их и даст им нужное положение»[43]. 17 марта 1935 года особое Совещание при НКВД СССР приговорило почти всю селищенскую группу, в том числе и епископа Макария (Кармазин, епископ Днепропетровский, + 1937) к ссылке в Казахстан сроком на 5 лет. 13 декабря 1937 года «за ведение среди населения антисоветской агитации» протоиерей Павел Острогский был расстрелян[44].

25 октября 1940 года, накануне войны, Костромским горотделом НКВД был арестован священник Городищенской церкви в Заволжском районе Костромы Уханов (в анкете арестованного имени не значится – прим. автора.). Он обвинялся в том, что «используя церковный амвон в дни большого скопления молящихся в церкви под видом проповедей проводил контрреволюционную агитацию, призывал верующих к организованной борьбе с Советской властью».[45] На допросах 25 сентября, 5 октября, 31 октября виновным себя не признал. 13 декабря 1940 года Ярославским областным судом приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на 5 лет. Вынесению такого сурового приговора не помешало и состояние здоровья Уханова. Сохранилась справка врача-ординатора Ярославской тюрьмы № 3, датированная 19 ноября 1940 года, в которой говорится: «При медосмотре з/к Уханова выяснилось, что он страдает атеросклерозом сердца и эмфиземой легких старческого характера».[46]

В годы Великой Отечественной войны наряду с действительными преступниками суду по 58-й статье подвергались и люди невиновные в совершении предъявляемых обвинений. Как и в прошлые годы на гильотину по-прежнему отправлялись священнослужители.

В декабре 1941 года по обвинению в антисоветской агитации и распространении пораженческих слухов повторно был арестован священник Александр Венедктович Богословский. Виновным себя не признал. На допросе 8 января 1942 года, например, он заявил: «Виновным себя в предъявленном мне обвинении я не признаю, так как среди приходящих ко мне лиц пораженческой агитации я не вел. Я не сторонник немцев и объяснял присутствующим, что немцы нам не братья ни по крови, ни по духу».[47] Однако Военный Трибунал Войск НКВД Ярославской области не признал это в качестве доказательного аргумента невиновности Богословского, а поэтому приговор был жесток – «расстрелять без конфискации имущества за отсутствием такового».[48] И далее: «Приговор кассационному обжалованию не подлежит».[49] Расстрелян 14 мая 1942 года.[50]

Картину происходившего на Костромской земле в те тяжелые годы есть необходимость сегодня в подробностях восстановить и описать. Она необходима для будущих поколений. Светлый лик мучеников пусть сделает память о них вечной. Будем и мы, по слову апостола Павла, подражать их вере и стойкости в исповедании ее: «Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13,7).

Святии новомученики и исповедники Русские, молите Бога о нас!

Прот. Дмитрий Сазонов, кандидат богословия,

профессор Российской Академии Естествознания.