В первом выпуске представлены как авторы известные уже костромской научно-исторической общественности своими работами в этой области - архиепископ Костромской и Галичский Александр (Могилев), ректор Костромской духовной семинарии архимандрит Геннадий (Гоголев), профессор КГУ И.А. Едошина, краеведы П.П. Резепин, Л.И. Сизинцева, И.Х. Тлиф, так и авторы, до последнего дня известные лишь узкому кругу исследователей - игумен Ферапонт (Кашин), протоиерей И.Сазонов, иерей В. Бурдин.

Игумен Ферапонт Кашин

Подробнее...

Майорова

Н.С.Майорова

Местная власть и сектанские организации Костромской губернии в 1920-е гг.

Быстрое распространение и рост степени влияния сект и деструктивных религиозных организаций - одна из острейших про­блем, стоящих в последние годы перед российским обществом. Открытость границ, ставшая следствием падения «железного занавеса», действитель­ные, а не декларируемые свобода сло­ва и свобода совести, обусловили не только появление, но и обильное цве­тение разного рода религиозных орга­низаций. Среди них и те, которые в со­ответствии с законодательством относят к числу сект тоталитарных. Опасность их деятельности осознает­ся сегодня и государственными орга­нами, и Православной церковью, и об­ществом. Однако в не столь далекое время, решая дилемму, на кого делать ставку: на традиционные конфессии или сектантские организации, советс­кая власть, партийные лидеры, нима­ло не сомневаясь, отдавали предпочте­ние сектам. И вопрос «почему?» имел довольно банальный ответ — «идеоло­гическая близость».
Взаимоотношения с сектантскими организациями составляли одно из главных направлений политики совет­ского государства в религиозном вопро­се. Но если в отношении традиционных конфессий и в особенности православия главным тезисом была борьба до полно­го уничтожения религии, то в выстраи­вании отношений с сектам идейные ус­тановки были иными. Объяснений этому несколько. Во-первых, традици­онной сферой деятельности сектантов была крестьянская среда, в тяжелые переломные годы именно крестьяне пополняли ряды новообращенных. А поддержка крестьян была жизненно необходима советской власти в первые годы ее существования. К тому же рост численности сектантов означал сокра­щение числа православных верующих. Во-вторых, сектанты с их проповедью всеобщего равенства, любви и гармо­нии с большой радостью восприняли первые мероприятия новой власти. Один из руководителей антирелигиоз­ной политики П. А. Красиков писал: «Экспроприация помещиков, церков­ных имуществ и капиталистов... по су­ществу принята трудовыми сектантс­кими элементами весьма искренне с нескрываемым удовлетворением»1. В-третьих, импонировали большевикам и трудолюбие сектантов, их коллекти­визм и взаимопомощь. В-четвертых, по своей структуре сектантские организа­ции напоминали идеализируемые большевиками коммуны, объединен­ные общими интересами и общим иму­ществом, поэтому они считали, что «...экономическая и практическая про­грамма советской власти, всемерная поддержка сельскохозяйственных кол­лективов и коопераций с представле­нием земель, ссуд, инвентаря делает реально осуществимым «духовный» идеал жизни трудовых сектантов»2.
На территории Костромской губер­нии широкое распространение имело старообрядчество-поповцы, беспопов­цы, австрийцы, поморцы, федосеевцы, бегуны, а также секты христиан-еванге­листов, толстовцев, трезвенников и др. Идеология сект имела значительные расхождения, хотя и базировалась на Евангелии. Больше, чем другие, старообрядцы вели культовую деятельность в многочисленных моленных, в том чис­ле открытых, на средства богатых и вли­ятельных купцов-старообрядцев. Нельзя сказать, что приход к власти большевиков был однозначно принят старообрядческо-сектантским лагерем. С одной стороны, им импонировали ра­венство, национализация земли, провоз­глашенная советской властью свобода совести, означавшая прекращение пре­следований тех групп, которые пред­ставляли опасность для Православной церкви. С другой стороны, резко отри­цательно сектантами была встречена экономическая политика, в особеннос­ти принудительная разверстка хлеба. Сопротивление вызвала и мобилизация в армию, так как религиозные принци­пы сектантов запрещали им брать в руки оружие (христианам-евангелистам, на­пример). Все это давало основания за­ведующему Костромским губагентством «Центропечать» Новлянскому в докла­де губернскому комитету РКП (б) 23 ноября 1919 г. подчеркнуть, что «...особенности жизни губернии, куль­турное развитие крестьянства, дававше­го до сих пор огромный процент дезер­тиров, зараженного сектантством, доходящего до непримиримого фанатиз­ма, преступность и враждебное отноше­ние к советской власти, благодаря непо­мерному невежеству, — все это в настоящее время требует упорной сис­тематической работы - борьбы в облас­ти распространения произведений печа­ти среди широких масс населения»3. Некоторые уголки губернии, например Уренской край, представлялись Новлянскому наиболее гибельными. Влия­ние сектантства здесь было огромно, а старшее поколение населения представ­ляло непреодолимое препятствие рас­пространению книг и газет.
Уклонение граждан от воинской по­винности по религиозным убеждениям расценивалось местными властями крайне негативно. С принятием Сове­том народных комиссаров (СНК) 5 ян­варя 1919 г. декрета об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям случаи отказа приобрели массовый характер. Отдельные предста­вители власти считали, что некоторые граждане - «шкурники» - использова­ли декрет как удобный формальный спо­соб уклониться от военной службы под религиозным флагом. В отношении «шкурников» меры принимались в ус­ловиях военного времени крайние - рас­стрел. В 1918-1919 гг. в СНК поступа­ли многочисленные ходатайства и жалобы на вынесенные сектантам смер­тные приговоры. В марте 1921 г. особой сессией Костромского губернского суда в составе председателя Машталера и за­седателей Болотова и Иванова рассмат­ривалось ходатайство об освобождении от военной службы граждан М. А. Рожкова, уроженца Татаровской волости Гороховецкого уезда Владимирской губер­нии, и К. С. Зайцева, уроженца деревни Никитинской Тургайской области. М. А. Рожков и К. С. Зайцев причисля­ли себя к евангелическим христианам и отказались ехать на фронт, сославшись на религиозные убеждения, запрещаю­щие брать в руки оружие. Против них было возбуждено дело и в ходе след­ствия было установлено, что в годы Пер­вой мировой войны Рожков служил в «старой» армии, а из его собственного признания выходило, что он вел агита­цию среди красноармейцев, призывая не брать в руки оружия. Суд задал обвиня­емым ряд вопросов, касающихся их евангельских убеждений. Ответы, кото­рые показывали бы, что они действи­тельно являются убежденными верую­щими, обвиняемые дать не смогли. Поэтому суд вынес решение действия М. А. Рожкова квалифицировать как шкурничество, «ибо как последователь
Христа он мог оказывать на фронте по­мощь больным и раненым», и в ходатай­стве отказал4. Причиной столь «мягко­го» решения суда стало то, что к началу 1921 г. интенсивные боевые действия на полях Гражданской войны завершились.
Распространение учения евангельс­ких христиан в Костромской губернии связано с деятельностью П. Л. Кобылинского, увлеченного идеями органи­зованного в Германии братом Русселем «Интернационального общества иссле­дователей Библии». Длительное пребы­вание Кобылинского в Германии, а так­же активная пропаганда учения стали причиной его ареста как немецкого шпи­она и высылки в г. Кологрив. К усилен­ному распространению взглядов обще­ства и чтению лекций о евангельском учении он вновь приступил после Ок­тябрьской революции. В 1918 г. в ряды сочувствующих влились отец и сын Ба­роны, а результатом работы стало право распоряжения немецкой кирхой. В 1920 г. Кобылинским и его сторонни­ками была предпринята попытка организовать сельскохозяйственную коммуну евангельских христиан. Начи­нания увенчались успехом, и коммуна на 5 последующих лет обосновалась в ранее пустовавшей усадьбе Поликар­пове Причиной развала коммуны ста­ло крайне бедственное материальное положение и внутренние раздоры. По высказыванию самого Кобылинского, «одно дело слушать проповеди сложа ручки, другое дело поделиться куском хлеба с братом своим»5.
И все же серьезных разногласий с сектантами власти не обнаруживали. Вследствие этого директивой ЦК РКП (б) «Советским и партийным орга­нам по вопросу об отношении к сектам и политики в отношении религиозных групп вообще» рекомендовалось «...осо­бенно внимательно относиться к таким сектантским группировкам, как духоборцы, новоизраильская секта и др. по­добные, среди которых особенно в на­стоящее время замечается усиленное стремление создать коллективные фор­мы ведения общественного хозяйства. Там, где деятельность таких групп не носит враждебного советской власти характера, всячески воздержаться от какого бы то ни было стеснения их хо­зяйственной деятельности в рамках су­ществующего законодательства»6. 15 августа 1921 г. Народный комиссари­ат юстиции (НКЮ), накромат внутрен­них дел, наркомат земледелия и рабоче-крестьянской инспекции выпустили циркуляр по вопросам освобождения от воинской повинности по религиозным убеждениям, о трудовой повинности служителей культа, религиозных груп­пах, съездах и т. п. Циркуляр вновь под­тверждал статьи декрета 23 января 1918 г. «Об отделении церкви от госу­дарства и школы от церкви» и давал разъяснения по вопросам, оставшимся за рамками декрета. Было подчеркнуто, что мандаты и удостоверения, выдавае­мые религиозными организациями и группами, не имеют юридической силы в отношении хозяйства, промышленно­сти и транспорта, использование рели­гиозными объединениями собственных печатей и бланков ограничивается толь­ко религиозными делами, граждане сво­бодно могут участвовать в религиозных собраниях и съездах, не претендуя при этом на представительство трудящихся, промышленных организаций, советских учреждений, трудовых ячеек. И если в отношении традиционных исповеданий циркуляром накладывались только ог­раничения, то к сектам местным властям предписывалось относиться совершен­но иначе. Особо отмечалось: «Опыт показывает, что крестьянские коммуни­стические образования... имели обще­ственный труд и распределение как ду­хоборы, молокане, новый Израиль и др.,  совершенно безболезненно усваивают общегражданские советские законы и уставы, органически вливаясь, как сельскохозяйственные, промышленные ячейки в советское строительство, не­смотря на то что их коммунистические стремления и облекались в силу исто­рических условий в религиозную фор­му». Поэтому задача советских орга­нов по отношению к подобным организациям состояла в том, чтобы «эти коммунистические организации как промышленные коллективы, раз­вивали и укрепляли свои уже практи­чески усвоенные навыки и способы коммунистической организации тру­да... и, переходя к высшей форме, слу­жили практическим примером осуще­ствимости и всесторонней выгодности коммунизма для трудящихся»7.
18 ноября 1921 г. VIII Ликвидацион­ный (отделение церкви от государства) отдел НКЮ направил губернским отде­лам юстиции циркуляр, которым обя­зывал предоставить сведения о сектах, распространенных в губернии, времени их возникновения, о преобладании в го­родской или сельской местности, коли­честве последователей, их социальной принадлежности, о числе молелен, про­ведении собраний, закрытых для пуб­лики. Особенно важными были вопро­сы, касающиеся содержания учений и отношения к советской власти: «Какие секты отрицают частную собственность и проповедуют общинный труд; какие из них тяготеют к частной индивиду­альной собственности, занимаются тор­говлей, спекуляцией, словом, вполне буржуазны; какие из сект определенно враждебно относятся к советской вла­сти и коммунизму; отношение религи­озных сект к воинской повинности; ка­кие из них энергично занимаются пропагандой и агитацией своих учений, какие пассивны; участие сект в коопе­ративных и иных организациях вместе
с прочими гражданами или отдельно»8. Костромской губюст разослал копию циркуляра уездным бюро юстиции, на­деясь на знание ими специфики уезда. Надежды не оправдались, а сведения, полученные с мест, страдали путани­цей, краткостью и скудностью инфор­мации. Причем представители местных властей были откровенно безграмотны. Так, во-первых, возможно по инерции и в духе борьбы с расколо-сектанством XIX - начала XX в., к сектам были от­несены и течения в старообрядчестве, а также старообрядческие и иудейские общины; во-вторых, формулировки страдали неточностями. Телеграммы из Ветлужского, Галичского и Макарьевского уездов свидетельствовали, что сект в уездах нет, явно исключая из чис­ла сектантов старообрядческое населе­ние. Солигаличское уездное бюро юс­тиции отмечало распространенность в уезде именно старообрядческих разных толков, молоканской и еврейской сект, не имеющих собственных молельных зданий. Большинство из 30 выявлен­ных властями членов сект происходи­ло из крестьянской среды, поэтому и распространенность их в сельской мес­тности была выше, чем в городе. На вопрос о содержании учения ответ был получен следующий: «Неопределенное, так как существует несколько течений в их учении. Отношение к советской власти пассивное». Но смысл ответов на вопросы об отношении к частной собственности и определенно враждеб­ном отношении к советской власти («к указанным явлениям относятся все члены, принадлежащие к указанным сектам»), скорее наводит на мысль о негативном отношении к власти9.
В ответ на запрос председатель Буйского бюро юстиции писал: «Никакого материала по исследованию религиоз­ных сект уезда в Буе я не нашел, очень возможно, что такой материал находится в Костроме, так как работы, насколь­ко мне известно, в этом направлении производились. Мне за короткое вре­мя... удалось добыть следующие сведе­ния: в уезде существуют лишь секты христианского учения, в городе есть не­сколько человек баптистов, о существо­вании у них организованной общины не слыхать, не слыхать и о правильных со­браниях. Все остальные секты суще­ствуют в южной части уезда - в селе Молвитине... и известны под общим названием - раскольников»10. Время появления их на территории уезда ав­тор соотносил с возникновения раско­ла. Численность наиболее крупной об­щины «официальных единоверцев» составляла около 200 человек, старообрядцев-поповцев 100 человек. Числен­ность других групп, за исключением молвитинского кружка из 10-15 толсто­вцев, определить было практически не­возможно, поскольку некоторые гражда­не или в силу привычки, или опасаясь преследования усиленно скрывали свои убеждения. Большинство членов сект составляли местные жители - крестья­не и ремесленники. Исключение состав­ляли поповцы, «почти все богатеи, быв­шие кулаки, подрядчики... принадлежат к зажиточному, эксплоатирующему слою населения». Это обстоятельство определяло их снисходительно-терпе­ливое отношение к советской власти, в то время как все иные сектанты отно­сились к власти сочувственно. Никакой активной пропаганды со стороны сек­тантов замечено не было. Моления они отправляли публично в зарегистриро­ванных в уездном исполкоме трех по­стоянных храмах, одной моленной и нескольких мелких, «частных» молен­ных в деревнях. Уклонения от воинской повинности также не имели места, что объяснялось, по мнению председателя губюста, отсутствием подобных пропо­ведей у сект Буйского уезда.
В Варнавинском уезде действовала единоверческая австрийская секта, про­живало до 25 тысяч беглопоповцев и поморов, имеющих 26 молельных дома11. Изучением сект в Нерехтском уезде занимались не органы юстиции, а политбюро, которое представило губюсту сведения об истинно православ­ных христианах, подпольщиках в коли­честве двух семей, христианах-евангелистах численностью до 40 чело­век и старообрядческих общинах сел Рябинино, Кувакино, Лепилово и деревени Игумниха. Основной состав сектантов - крестьяне-середняки. Хри­стиане-евангелисты и истинно право­славные христиане прожили на террито­рии уезда не менее 10 лет. В основе их учения было положено Евангелие, мо­ления христиане-евангелисты проводи­ли открытые. Отношение к советской власти с их стороны расценивалось партийными органами как безразлич­ное. Не было отмечено и негативного отношения к воинской повинности, даже наоборот: «...истинные последова­тели этих сект служат в Красной армии, но не в строевых частях, где занимают­ся активной пропагандой своих уче­ний»12. Безразличное отношение к вла­сти было свойственно и старообрядцам. Причем из разговоров с ними следовал вывод о том, что «им теперь [свободнее] веровать, так как раньше они перебива­лись, а теперь с отделением церкви от государства к ним никто не заглядыва­ет, а потому чувствуют себя свободны­ми]»13. Советская власть дала старооб­рядчеству и сектантству некоторые послабления, рассматривая их в каче­стве временного союзника в борьбе с РПЦ. Председатель губернской Ч.К.Огибалов отмечал: переход к новой экономической политике «...дал воз­можность массам встряхнуться от воен­ного периода и перейти на более спо­койную   жизнь.   В   массах   начали подниматься мелкобуржуазные инстин­кты, большинство бросилось к удовлет­ворению своих личных интересов и нужд. За последнее время усилилась борьба между христианством и сектан­тами, которая может быть на пользу нам. Сектанство разрушает глубоко укоре­нившуюся церковь, но если сектанты ее разрушат, борьба с сектантами будет легче»14. Месяцем позднее глава губер­нской организации РКСМ П. Невский указывал на попытку евангелистов, ис­пользуя возросший интерес к учению, организовать молодежь Костромы15.
Ставку на молодежь делали и трез­венники. Основателем секты трезвенни­ков был братец Иоанн Чуриков. В воз­расте 12 лет он покинул родительский дом и, разжившись у богатых родствен­ников несколькими сотнями рублей, начал торгово-предпринимательскую деятельность и вскоре стал крупным торговцем рыбой и хлебом. После смер­ти жены Чуриков открыл в себе новые таланты и стал именоваться братцем Иоанном Самарским, чудотворцем -вырицким пророком, владельцем усадь­бы на р. Средеце ст. Вырица. Главное содержание проповеди братца Иоанна составляла заповедь «не пей, не кури, не развратничай». Денежные средства по­ступали в его казну в виде щедрых по­жертвований, поток которых не смогла перекрыть и Октябрьская революция. В Костроме от имени и по поручению братца Иоанна действовали «благовестник Гавриил» - В. А. Гуляев и «Кре­пыш» - Н. Н. Думин. Кратковременная отлучка Гуляева привела к распаду об­щины трезвенников, но по его возвраще­нии община была не только восстанов­лена, но и прошла процедуру регистрации в исполкоме г. Костромы. Правда, моральный облик «благовестника» оставлял желать лучшего, он жил с 12 женщинами—«апостолицами», от­кровенно обирал членов общины и т.д.
Все это не могло не сказаться на авто­ритете трезвенников.
К концу 1920-х гг. в местной прессе началась кампания критики учения Чу­рикова и деятельности секты. Да и от­ношение к сектам вообще стало более избирательно. Уездным партийным ко­митетам (укомам), фактически сосре­доточившим в своих руках контроль за обществом и общественными настрое­ниями, рекомендовалось усилить вни­мание к сектантам. Костромской губ-ком РКП (б) особенно настаивал на недопущении единообразной оценки сектантства и на учете идеологическо­го содержания, их отношения к Совет­скому государству и его политике. Укомам предлагалось взять под особый контроль антирелигиозную пропаган­ду, проводимую в тех районах, где рас­пространено сектантство. Указывалось на необходимость собирать информа­цию о составе сект, руководителях, от­ношениях с церковью, пропаганде, вес­ти учет настроений сектантов, изменений форм сектантского движе­ния. Но наблюдение должно было вес­тись без широкой огласки16. На после­днем условии настаивали, вероятно, из опасения усилить напряженность и грубостью, некомпетентностью отдель­ных партийных работников спровоци­ровать конфликтную ситуацию.
Основными сектами в г. Костроме продолжали оставаться евангелисты и трезвенники, их отделения имелись в Костромском и Нерехтском уездах. В северных уездах - Кологривском, Чух­ломском, Солигаличском - отдельные сектантские проповедники особого ус­пеха не добились. Журналист газеты «Северная правда» считал, что в губер­нии общая численность сектантов еван­гелистов, трезвенников-чуриковцев, баптистов, толстовцев, лядов и подпольников-бегунов составляла к концу 1927 г. 1 200 человек17. Эта цифра свидетельствовала о значительном сокращении числен­ности сектантов, с одной стороны, за счет изменения границ губернии, а с другой стороны, активизации наступления на сектантство. Принятие главой РПЦ Мес­тоблюстителем Патриаршего престола митрополитом Сергием (Страгородским) «Декларации» по сути своей означало то, что в государственно-церковных отноше­ниях чаша весов склонилась на сторону государства. Теперь в борьбе с сектанта­ми использовались самые разные средства от административных, до «идейных». В отношении последних привлекались и бывшие идеологические противники. Так, 10 июня 1928 г. в Костромской губсовет Союза безбожников поступило заявление бывшего сектанта П. Л. Кобылинского, в котором он отрекался от сво­их прежних религиозных убеждений и просил принять его в организацию союза. П. Л. Кобылинский писал: «Скорблю о прошлом, проведенном в религиозном дурмане и, чтобы загладить вину свою перед пролетариатом, я хочу отдать все силы делу революции, с удвоенной энер­гией буду работать на фронте борьбы с ре­лигиозным рабством, из которого мне на­конец удалось освободиться»18.
В целом для сектантов период 1917— 1927 гг. можно назвать «золотым деся­тилетием». Старообрядцы и сектанты освободились от жесткого прессинга, которому подвергались со стороны Пра­вославной церкви, государственная же власть относилась к ним не только ло­яльно, но и благосклонно. При органи­зации сельскохозяйственных коммун и разного рода товариществ они пользова­лись значительным покровительством местных властей, которые намеренно прикрывали глаза на религиозную со-
ставляющую деятельности подобных организаций. Местные власти сдержи­вали и активность средств массовой ин­формации в плане необоснованной и чрезмерной критики сект. К концу 1920-х гг. наступило отрезвление и не только пресса, но и партийно-государственные органы изменили направление полити­ки в отношении сектантов. Более изби­рательный подход к сектам сочетался с критикой отдельных положений их уче­ния, нарастанием административных методов и активизацией антирелигиоз­ной борьбы, в том числе и против сек­тантских организаций.

Примечания

1. Красиков П. Трудовое сектантство // Ре­волюция и церковь. — 1922. — № 1-3. - С. 26.
2. Там же. - С. 27.
3. Государственный архив новейшей исто­рии Костромской области (ГАНИКО), ф. 1, он. 1, д. 62, л. 89.
4. Красный мир. -1921.-15 марта.
5. Кобылинский П. Л. Начало конца (заяв­ление бывшего сектанта). - Кострома, 1929. - С. 16.
6.  Коммунистическая партия и Советское правительство о религии и церкви. - М., 1959. - С. 68.
7. Государственный архив Костромской области (ГАКО), ф.Р-1108, оп. 1, д. 68, л. 4.
8. Там же, л. 1.
9. Там же, л. З-За.
10. Там же, л. 8.
11. Там же, л. 16.
12. Там же, л. 13.
13. Там же, л. 12а.
14. Там же, л. 27.
15. Там же, л. 149.
16. Там же, л. 16.
17. Северная правда. - 1927. - 14 дек.
18. Кобылинский П. Л. Указ. соч. - С. 8.

Едошина

И.А.Едошина

Религиозные мотивы в сказке Е.В.Честнякова «Чудесное яблоко»

Как личность Ефим Васильевич Честняков (1874-1961) сфор­мировался до перевернувших Россию событий октябрьского больше­вистского переворота. Одаренный от природы тяготением к художеству, он был явно чужд крестьянской жизни, по­тому стремился, получив образование, с ней расстаться. Пребывание и обучение в Петербурге, знакомство с художника­ми, посещение выставок и просто боль­шой, а тогда еще и столичный город на­всегда остались в памяти Честнякова как другой, самобытный и прекрасный мир, с которым судьба дала возможность соприкоснуться.
Подробнее...

Резепин

П. П. Резепин

Костромские краеведы-монахи

Подробнее...

Тлиф

И. X. Тлиф

К истории рода священномученика Иоанна Касторского

Архивное исследование показало, что о. Иоанн принадлежал старинному духовному роду, исстари укорененному на солигаличской земле. В документах переписи сохранилась следующая запись о его пра­деде Филиппе: «...из духовных Успенской церкви села Нижний Березовец Усольского [Солигаличского] духовного  правления».
Березовцов в Солигаличском уезде было два - Верхний и Нижний. Оба располагались по течению реки Костромы, оба известны издревле и входили в старую Березовецкую волость. Селения длительное время принадлежали монастырям: Верхний Березовец - Троице-Сергиеву (туда не раз жаловал залесские земли царь Иоанн Грозный), Нижний Березовец -московскому Симонову монастырю (туда на помин души отписывал солигаличские деревни великий князь Дмитрий Донской). Оба села разорялись татарами, о чем имеются летописные свидетельства (1536): «приходили пгапгарове и черемисы на Унэюи, да на Чухлому, да к Галичу, оттуда пошли на Залесье, да на два Березовца...» Бывали здесь и поляки с литовцами. У Нижнего Березовца по сей день сохранились остатки земляного вала, которые, по предположениям историков, были частью древнего укрепления. Согласно документам переписи 1627 года, Нижний Березовец был погостом: «Погост Успенский, а на погосте храм Успения Пресвятой Богородицы, да другой храм великомученицы Параскевы».
Храмы в то время были деревянными.
Документы не донесли до нас ни должности, в которой служил Филипп, ни его отчества, известно лишь, что родился он около 1759 года, был женат на Ирине Ивановне, в браке родил Андрея и Дарью и оставил бренный мир до 1811 года. Прах его упокоился возле церкви в Нижнем Березовце.
Первый каменный храм построили в 1823 году, во время службы в селе Андрея Филипповича [Касторского] (ок. 1780 -до 1837) - деда свмч. Иоанна. Андрей Филиппович в документах писался без фамилии, церковную службу начинал дьячком, кончину же встретил диаконом, прожив немногим более полувека. Вероятно, и он принимал участие в возведении храма (строили всем приходом, не исключая и причт) и, возможно, присутствовал при его освящении (ум. до 1837). Новую церковь поставили на высоком берегу реки Костромы, доминантой прибрежного ландшафта стала белая каменная колокольня, возведенная в едином ансамбле с храмом. В архитектурном отношении весь комплекс был выдержан в стиле классицизма. Храм, как и встарь, назывался Успенским, а в память о деревянной Параскевиной церкви был устроен придел.
Из детей Андрея Филипповича (жена Дарья Дмитриевна, р. 1779, ум. после 1815) известны Дмитрий, Тимофей, Алексей, Ульяна и Анна. С Андреевых сыновей начинается в этом роду фамилия «Касторский». Дмитрий Андреевич умер в отрочестве, Тимофей и Алексей окончили Солигаличское духовное училище (при поступлении в которое получили фамилию «Касторский»), после чего Алексей был определен в Нижний Березовец, а Тимофея в 1840 году встречаем в селе Гусеве Солигаличского уезда, где он служил священником в Преображенской церкви. К тому времени он женился, родил трех сыновей-наследников, которые были воспитанниками епархиальных училищ (1840).
Алексей Андреевич прожил всю жизнь в Березовце, дослужился до диа­кона; в 1871 году он все еще числился служащим при храме, и возле него, ве­роятно, и похоронен по старой церковной традиции. Он был женат, но имя супруги, как и точная дата его кончины, не установлены. Известно, что в этой семье было не менее двух сыновей (о других детях точной информации нет). Младший, Петр, родился около 1833 года, окончил духовное училище в Солигаличе и поступил в духовную се­минарию. Неизвестно, насколько хоро­ши были его успехи, однако семинарии он не кончил и в самом начале учебы -«из нисшаго отделения» - вышел, определившись пономарем в Ильинскую церковь в селе Тутки. Затем служил дьячком в селе Верховье (и Тутки и Вер­ховье относились к Солигаличскому уезду), а в 1864 году был рукоположен в сан диакона. Последнее место службы Петра Алексеевича - Крестовоздвиженская церковь в г. Солигаличе. Он был женат на Любови Васильевне, от брака с которой имел сына Геннадия и дочерей Александру и Анастасию.
Из послужного списка Геннадия Петровича ясно, что диаконами Касторские были назначаемы не случайно. Хороший диакон - украшение церковной службы. При слабых голосе и слухе в приличный храм диакону вход заказан - вся «музыкальная часть» службы держится на дья­конах. О способностях Геннадия Петрови­ча говорит то, что карьера его началась с должности учителя пения в Солигаличе -ком духовном училище. Рукоположен­ный во священника Солигаличского Рож­дественского собора, он был весьма заметен и на ниве народного просвеще­ния. Наблюдатель церковно-приходских школ Солигаличского уезда, секретарь Солигаличского отделения епархиально­го училищного совета, законоучитель Солигаличских 2-классного женского и при­ходского училищ - вот должности, которые он совмещал с церковной служ­бой. Добавим, что все его дети - Сергей, Борис, Наталья и Нина - родились в г. Солигаличе в конце 1890 - начале 1900-х годов, их мать, жену Геннадия Петровича, звали Варвара Ивановна (ок. 1868 - не ран. 1902).
Дальнейшая судьба этой семьи по документам не прослеживалась.
Старший сын Алексея Андреевича — Иван - родился в селе Нижний Березовец около 1848 года. Выпускник Солигаличского духовного училища, 20 ноября 1864 года он был «определен на сторожевское место к Солигаличскому Успенскому собору», 25 августа 1867 года получил дол-
жность причетника, 29 сентября 1868 года посвящен в стихарь. Через 12 лет (14.12.1880 г.) его перевели в диаконы на псаломщической вакансии в церковь Богородицко-Феодоровского женского мо­настыря, где он и служил до конца жиз­ни. Ни в какое время «собственного имения» у него «не было», зато при «отлично-хорошем поведении» он «очень хорошо» владел «пением, чтением и катехизисом». Служба его была отмечена серебряной медалью в память царствования императора Александра III и юбилей­ными крестом и медалью в память 300-летия царствования Дома Романовых.
О его жене, Александре Лазаревне (ок. 1848 - до 1902), информации на се­годняшний день немного. Исходя из указанного в ведомостях возраста родилась она около 1848 года, была обучена азам грамоты {«читать умеет»), в кли­ре березовецкого храма родственников не имела. В супружестве родила четверых детей (о других детях точных све­дений нет): Александра (ок. 1870 - пос­ле 1926), Павла (15.01.1876 - не ран. 1912), Евдокию (ок. 1878 - ?) и Веру (15.08.1878 - после 1916). В документах 1901/02 года Иван Алексеевич Кастор­ский значится уже вдовым. На руках у него остались Павел - учащийся выпус­кного класса духовной семинарии (впоследствии чиновник Костромской казенной палаты, старший бухгалтер Солигаличского уездного казначей­ства), незамужняя дочь Евдокия и млад­шая, тринадцатилетняя Вера. Старший сын - Александр Иванович - в 1881 году (после Солигаличского духовного учи­лища) был принят псаломщиком, затем пономарем Николаевской церкви в селе Верховье. Усердие его во время всеоб­щей народной переписи 1897 года было отмечено темнобронзовой медалью, в дальнейшем он был награжден светло-бронзовой медалью в честь 300-летия царствования Дома Романовых. В начале 1900-х годов Александр Иванович получил свидетельство на право препо­давания в церковно-приходских шко­лах, в 1917 году он - священник верховской церкви св. Николая Чудотворца.
Отец их, Иван Алексеевич Касторский, по-прежнему служил диаконом Николаевской церкви в Богородицко-Феодоровском монастыре. В отличие от родного храма - Успенья в Нижнем Березовце — последнее место службы не имело столь долгой истории. Монастырь был молодой. Основанный в 1860 году помещицей Нащекиной (в 2 км от Солигалича) он бук­вально кипел энергией. В год основания община (официальный статус получен в 1872 году) располагала единственным де­ревянным домом, где к 1869 году устрои­ли домовую церковь в честь всероссийс­кой святыни Феодоровской иконы Богоматери. Далее все годы, вплоть до 1918-го, прошли под знаком украшения и строительства обители. В 1878 году воз­водят каменную холодную Троицкую цер­ковь с приделами Введенья и Игнатия Ро­стовского; в 1889 году перестраивают кладбищенскую деревянную часовню в Успенскую церковь: в 1889-1892 годы — поднимают новую каменную колокольню; в 1893-1900 годы — в единой композиции с колокольней встает каменная теплая церковь Феодоровской Божьей матери с приделами: Богоявления, Архангелов и Федора Студита.
Что дальше?
Неутомимые сестры во главе с насто­ятельницей (в 1891 г. община преобра­зована в общежительный монастырь) устраивают двухэтажные сестринский корпус, дом причта (где жил и диакон Иоанн Касторский), богадельню; одно­этажные - настоятельский корпус, трапезную для сестер, баню с прачечной, хлебопекарню; разрастаются хозяй­ственные постройки: конюшня, скотный двор, сараи. За оградой обители строит­ся кирпичное здание - гостиница.
Что дальше?
Это преобразующее, одухотворенное кипенье происходит на глазах о. Иоан­на Касторского, который, по причине соучастия, вполне мог считать расцвета­ющий монастырь и своим детищем.
Что дальше?
То, что новый монастырь успели по­любить и в городе, и в ближайших окре­стностях, сомнений не вызывало. Мо­жет, потому и выбрала его первым объектом разорения власть, пришедшая в октябре 1917 года. 26 февраля 1918 года - день, назначенный местными Со­ветами для реквизиции «хлебных из­лишков» в Богородице-Феодоровском монастыре. Все понимали: власть при­влекает монастырское имущество и оби­тели грозит полное разорение.
Эта трагическая страница костромс­кой истории подробно описана в доку­ментах архивов (ГАКО, ГАНИКО), в статье Н. А. Зонтикова «Пальнем-ка пу­лей в Святую Русь», я же почти цити­рую книгу архиепископа Костромского и Галичского Александра «Священномученик протоиерей Иосиф Смирнов (1864-1918)» (Кострома, 2003).
События развивались стремитель­но. 26-го в монастырь собралось более 600 человек из города и деревень, дав­ших подъехавшим реквизиторам серь­езный отпор. После стихийного собра­ния в трапезной защитники обители с иконами и хоругвями двинулись в Со-лигалич с требованием отменить рек­визицию монастырского имущества. В многолюдном, разраставшемся на ходу шествии участвовало и местное духовенство, среди них настоятель Богородице-Рождественского собора Иосиф Сергеевич Смирнов; заштат­ный священник, служивший в селе Солда Солигаличского уезда, Влади­мир Иванович Ильинский, а также не имеющий духовного сана выпускник Санкт-Петербургской духовной академии и смотритель Солигаличского ду­ховного училища статский советник Иван Павлович Перебаскин. Не мог не участвовать в защите монастыря и его старый диакон Иоанн Алексеевич Касторский.
... Две жертвы - с той и другой сторо­ны — предрешили трагическую развяз­ку мирной манифестации.
22 февраля / 7 марта карательный отряд, прибывший из Вологды (Вят­ки?), привел в исполнение приговор Солигаличского трибунала относитель­но солигаличских «мятежников». Глубокой ночью на территории Никольского тюремного храма были расстреляны «виновники восстания», всего 21 чело­век. Утром 8 марта расстрелянных похо­ронили в братской могиле на городском кладбище у стен Петропавловской цер­кви. Старшим из убиенных был восьми­десятипятилетний о. Владимир Ильин­ский; о. Иоанн Касторский на момент мученической кончины «от роду имел семьдесят лет».
... Страна вступала в эру кровавых репрессий и террора, последствия кото­рых непредсказуемы до сих пор.

ПротДмитрийСазонов

Протоиерей Дмитрий Сазонов

Не хлебом единым

(Воспоминания об отце)

Американский психолог Вильям Джеймс, проведя ряд исследований, писал в своей книге «Разнообразие религиозного опыта», что вера - это особого рода талант, который дается очень немногим людям. Для них религия является не просто житейской привычкой, но подлинной сердечной святыней, накладывающей отпечаток на всю их жизнь и деятельность. Уже 12 лет прошло со времени трагической смерти отца, Ивана Григорьевича Сазонова. И, оглядывая прожитое без него время, понимаешь, как не хватает нам таких, как он, людей. Не тщеславие, не желание напомнить об «уважаемом человеке» руководит мной при написании этого краткого воспоминания о нем. Но искреннее желание вспомнить тех, кто своими молитвами, своим невидимым подвигом подготовил время свободного выражения религиозных взглядов.
Подробнее...

Заливалова

Л. Н. Заливалова

К вопросу о научном наследии Николая Васильевича Покровского в Русской Византологии

Подробнее...